28.09.14
Всякий раз, когда я превращаю полёт в бег и когда сторонюсь устремлённых ко мне шагов, всякий раз, когда я остываю скучать по тебе, что-то рвётся внутри, и во мне умирает бог. Речь совсем не о Том, что оспорен и необъясним, ведь под утро, когда утихают молитвы извне, я боюсь, что Ему натирает виски нимб и Он хочет покоя, прибитый спиною к стене. Сколько раз пронесут Его крест по больным головам, сколько вер и религий, подумав, Его упразднят, но не сдвинется с места, всегда выбирая цугцванг, скромный бог, что без войн воцарился внутри у меня. Я не знаю, какой из богов появился первей, – что взирает с икон, что незримо стоит в стороне. Мне не важно, как здравствуют боги из книг и церквей, если вдруг самый нравственный бог умирает во мне. Как я страшно борюсь, разбивая свой собственный лёд, чтоб вернуть его к жизни, при этом себе не солгав; как я страшно боюсь, что когда-нибудь он не придёт, вместо веры оставив колосс на песчаных ногах. Я порою боюсь, что его у меня заберут, подкупив меня тем, чем ему одарить не дано, но лопатками я ощущаю тепло его рук всякий раз, когда почва рискует уйти из-под ног. Знаешь, вряд ли Всевышний нуждается в наших хвалах и от вспышек неверия может исчезнуть, как тень, но мой маленький бог, что никак не зависит от зла, выживает порой лишь любовью других людей. Видно, больно быть богом: величие бьёт, как клеймо, и, быть может, когда смыкаем Его в хоровод, Богу хочется очень опоры в себе самом и какого-то бога в глубинах себя самого.